какие-то пошлости, почему-то заглядывал в вырез платья и прижимался. Его взмокшие ладони скользили по ее спине.
Вера не возмущалась, а только глупо посмеивалась. Видели бы ее сейчас девчонки из антикварного салона… Начальница-искусствовед, интеллигентная женщина – и в зюзю…
– Люди, ау…, где вы? Я люблю вас всех… – Слышь, как тебя, Се… Степаныч, а ты вооще хто? А где я вооще-то нахожусь? Муж, спрашиваю, мой где? Где мой Алешка? Куда его увели? Почему он не возвра…?
– Тише, тише, Вера Прокофьевна. Успокойтесь. Вот, выпейте воды.
Она осушила залпом предложенный стакан с какой-то мутной жидкостью и уронила голову на руки. Фу, как горько. Кажется, что-то подсыпали…
Алексей вернулся примерно через час. Его глаза сияли. Надо полагать, переговоры с московскими олигархами прошли успешно. Но увидев Веру, сидящую за столом в неестественной позе, и нескольких человек, суетящихся вокруг, он разволновался.
– Пропустите, пропустите. Что с тобой, Верочка?
Он бережно тронул ее за плечо и приподнял свесившуюся на грудь голову.
– Верунчик, родная, очнись.
Она медленно открыла глаза и ухмыльнулась.
– Э, да ты, мать, наклюкалась тут без меня. Может, пойдем домой?
– Да, развезло чуть-чуть, – ответила она все еще заплетающимся языком. Но хмель уже потихоньку начал выходить из одурманенного рассудка.
– Может, пойдем все-таки домой? – с тревогой повторил свой вопрос Алексей.
– Побудем еще немного, – жалобно прошептала Вера. – В мозгах уже прояснилось, а вот, ноги…, ноги пока не слушаются… Где ты был все это время? Я тут с ума без тебя сходила.
– Потом, потом, дорогая. Давай, поднимайся.
– Да я уже ничего, Алеша. Не беспокойся. А почему у тебя так блестят глаза? Только не говори, что вы обсуждали одни реформы.
– Ладно, про реформы не буду. Говорили о том, что ты у меня самая красивая.
– Во-во, особенно сейчас. Вечно ты со своими шуточками.
Вера нащупала сумочку под столом, вытащила зеркальце и критически себя оглядела. Не так ужасно, как можно было предположить. Она припудрила нос и провела помадой по губам.
– Ну? Я же говорил, что ты у меня – самая красивая. А теперь я еще знаю, какое лучшее в мире средство для протрезвления подвыпившей женщины…
Вера рассмеялась. Пьяный угар, кажется, улетучился. Чтоб она еще хоть раз, хоть раз… Никогда, ни капли.
– Лешка, вот ты – действительно лучший. Не то, что эти…
Она кивнула в сторону танцующих. К окончанию вечера публика разошлась вовсю. Главный бухгалтер завода, крупная женщина с пышным бюстом, трижды исполнила на бис «Цыганочку с выходом». А пятеро сотрудников планового отдела под занавес разделись до трусов и сбацали ставший уже ритуальным «Танец маленьких лебедей», нелепо подрыгивая волосатыми ногами.
– Лешка, ты у меня – самый лучший, – вновь сказала Вера. – Пойдем-ка домой, пока эти лебеди-переростки, чего доброго, не сняли с себя последние трусы. Смотри – куриные перья уже с головы попадали…
– Ну, зачем так плохо думать о людях. Отдыхают, веселятся ребята, как могут. Ты, мать, уж больна строга.
– Леш, а ты и, правда, – святой…
Они выскользнули из ресторана по-английски, ни с кем не прощаясь.
– Может, возьмете мою машину? – бросился за ними Генеральный директор, который все и всегда успевал заметить. Выпей хоть ведро водки он всегда оставался трезвым, как стеклышко.
– Нет, спасибо. Мы пешком. Нам недалеко, да и погода хорошая.
Взявшись за руки, они зашагали по набережной. Никуда торопиться не надо. Юбилейный кошмар закончился. А завтра выходной, и еще почти целая ночь впереди. И прохладный ветер в лицо, и звезды, высыпавшие на небе.
Алексей бросал рикошетом камешки в воду и, как в детстве, долго смотрел на расплывающиеся круги. Вера тоже пыталась, но у нее не получалось, а он ее дразнил и высовывал язык, как мальчишка. Что такое пятьдесят лет? Жизнь только начинается. Мальчишка и есть всегда мальчишка.
А потом они целовались возле парапета, как дураки.
– Ну, почему сразу, как дураки, Вера?
– А ты видел, как посмотрели на нас вон те молодые ребята, когда проходили мимо?
– Ну и что! Пусть завидуют. Они в нашем возрасте…
Как мне все-таки повезло с мужем, в очередной раз подумала Вера, когда они подходили к дому. Как с ним легко, спокойно, надежно. И ничего не страшно. Ни подворотня с перегоревшей лампочкой, ни эти черные тени в тусклом ночном свете…
В прихожей Вера сбросила модельные туфли и радостно зафутболила их под шкаф. И как она только целый день умудрилась проходить в узких лодочках на высоких каблуках? Однако ничего, проходила и даже ни разу о натертых мозолях не вспомнила. Пальцы, освободившись от «орудия пыток», тут же заныли. Вера, постанывая, добрела до гостиной и раскинулась на широкой тахте.
– Леш, поди-ка сюда. Быстро, – позвала она неожиданно игривым тоном.
– Понял, – отозвался Алексей, на ходу стаскивая брюки и расстегивая рубашку.
– А завари-ка, пожалуйста, чайку покрепче. Матерого, как ты умеешь. Сегодня все равно не уснуть.
– Ну, Верка! – Алексей обиженно шлепнул ее по попе и в нижнем белье потопал на кухню, сделав вид, что страшно разочарован.
В том, что уснуть не придется, Вера оказалась права. Через минуту раздался пронзительный звонок, и ее страхи вернулись. Так звонили, когда умер отец. Три года назад, когда принесли срочную телеграмму. Резкий звонок, разбудивший ее среди ночи. Резкий звонок, словно разорвавший все внутренности пополам. И сейчас, как тогда, сердце снова подпрыгнуло вверх и назад не опустилось, как будто застряло в горле. Сердце, покинув грудную клетку, забилось где-то в ушах, в висках, но только не в положенном месте.
– Вера, откроешь? А то я – без портков! – послышалось из кухни Лешкин веселый голос и беспечное упоминание о штанах вернули ее к действительности. Она неуклюже сползла с дивана и подошла к двери. С осторожностью посмотрела в глазок… Всего-навсего парнишка… лет десяти, с большим свертком в руках…. Сердце облегченно плюхнулось назад, на прежнее место.
– Извините, что так поздно, – вежливо сказал мальчик, протягивая Вере бесформенный пакет. – Четвертый раз прихожу. Думал, сегодня не сумею подарок вручить. А мне хорошо заплатили, чтоб непременно сегодня…
Вера долго возилась с бечевкой, снимала бесчисленные обертки, пока не добралась до содержимого объемистого свертка.
– Эй, ты что там разбила, растяпа? – крикнул муж из кухни, услышав звон разбитого стекла.
Вера стояла, прислонившись к стене, с выражением ужаса на бледном лице. У ее ног, среди груды осколков, валялся портрет в траурной рамке.
– Что с тобой Верочка? Что?!
Она слабо пошевелилась и перевела остекленевший взгляд на живого и невредимого мужа.
– А что…, хорошая фотография. Мне здесь лет сорок, наверное… Рамочка, вот только мрачновата.
– Рамочка! – вдруг завизжала супруга, очнувшись от столбняка. – Что это за черные игры? Пятница, тринадцатое?
– Вера, Вера. Ну, успокойся, Вера. Кто-то неудачно пошутил. Хочешь, выбросим эту штуковину?
Алексей отшвырнул портрет и обнял жену за плечи. Вскоре она перестала дрожать, лишь всхлипывала тихонько.
– Давай уедем отсюда. Совсем. Навсегда. Я боюсь за тебя, боюсь.
